В программе какой из политических партий содержалось положение о диктатуре пролетариата

Во время гражданской войны «самым демократическим декларациям — грош цена, самые благие намерения остаются праздными, когда встречают сильное сопротивление среды; самые демократические формы правления не гарантируют от попрания свободы и права в те дни, когда эти ценности временно погасли в сознании народном, в те дни, когда право восстанавливается насилием, насилие претворяется в право».

А. Деникин[1]

В XVII веке либеральное государство Дж. Локка стало революционным прорывом в общественных отношениях, это была победа демократии и свободы над аристократичной, феодальной монархией. Но уже к середине ХIХ в. либеральный демократизм XVII в., по мнению классиков марксизма, выродился если не в подобие нового рабовладельческого строя, то во вполне очевидную диктатуру избранной элиты, ведь либерально-демократическое государство согласно Дж. Локку, Дж. Мэдисону, А. Смиту… было призвано защищать и отражать права меньшинства, за счет подавления большинства. По терминологии К. Маркса и Ф. Энгельса государство Дж. Локка к этому времени превратилось в «особую силу подавления», у В. Ленина в «диктатуру буржуазии», у С. Шарапова в «диктатуру капитала». Философ К. Леонтьев, отмечая эти тенденции в 1880 г., прогнозировал, что «тот слишком подвижный строй», к которому привел «эгалитарный и эмансипационный прогресс XIX века… должен привести или к всеобщей катастрофе», или же к обществу, основанному «на совершенно новых и вовсе уже не либеральных, а напротив того, крайне стеснительных и принудительных началах. Быть может, явится рабство своего рода, рабство в новой форме»[2].

Несмотря на то, что внешней формой выражения этой диктатуры была демократия, ее сущность от этого не только не менялась, но и приобретала более устойчивый характер. Указывая на эту данность, французский посол М. Палеолог отмечал: демократия «не нарушая своих принципов… может сочетать в себе все виды гнета политического, религиозного, социаль­ного. Но при демократическом строе деспотизм стано­вится неуловимым, так как он распыляется по различ­ным учреждениям, он не воплощается ни в каком одном лице, он вездесущ и в то же время его нет нигде; оттого он, как воздух, невидим, но удушлив, он как бы сливается с национальным клима­том. Он нас раздражает, от него страдают, на него жалу­ются, но не на кого обрушиться. Люди обыкновенно при­выкают к этому злу и подчиняются. Нельзя же сильно не­навидеть то, чего не видишь. При самодержавии же наоборот, деспотизм проявляется в самом, так сказать, сгущенном, массивном, самом конкр етном виде. Деспотизм тут воплощается в одном человеке и вызывает величайшую ненависть»[3].

Основой «нового деспотизма» К. Маркс считал буржуазное государство, в работе «Гражданская война во Франции» он утверждал: «Государственная власть после революции 1848 — 1849 гг. становится «национальным орудием войны капитала против труда». Рано или поздно, по словам Ф. Энгельса, эта «особая сила для подавления» пролетариата буржуазией, миллионов трудящихся горстками богачей должна смениться «особой силой для подавления» буржуазии пролетариатом (диктатурой пролетариата)»[4]. Умеренный Р. Гильфердинг, теоретический вождь каутскианства, вообще полагал, что человечество движется по эволюционному пути развития, на котором: «в гигантском столкновении враждебных элементов диктатура магнатов капитала превращается в диктатуру пролетариата»[5].

Маркс впервые употребил термин «диктатура пролетариата» в работе «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» Впоследствии, опираясь на опыт международного рабочего движения, Маркс сформулировал в «Критике Готской программы» (1875) следующий вывод: «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата». Сущность диктатуры пролетариата классики марксизма изложили в «Коммунистическом Манифесте»: «пролетариат основывает свое господство посредством насильственного ниспровержения буржуазии… Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы постепенно вырвать у буржуазии весь капитал… и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил»[6].

Однако, как отмечал В. Ленин в своем анализе работ классиков: «открывать политические формы… будущего Маркс не брался. Он ограничился точным наблюдением французской истории, анализом ее и заключением, к которому приводил 1851 год: дело подходит к разрушению буржуазной государственной машины»[7]. Причины того, что Маркс не оставил никаких конкретных рекомендаций для политической организации в переходный период Ленин находил в том, что: «Формы буржуазных государств чрезвычайно разнообразны, но суть их одна: все эти государства являются, так или иначе, но в последнем счете обязательно диктатурой буржуазии. Переход от капитализма к коммунизму, конечно, не может не дать громадного обилия и разнообразия политических форм, но сущность будет при этом неизбежно одна: диктатура пролетариата»[8].

В программе большевиков «Положение о необходимости установления диктатуры пролетариата было впервые закреплено в Программе РСДРП, принятой на 2-м съезде партии (1903). «Успех революции – высший закон, — подчеркивал на нем лидер меньшевиков Г. Плеханов, – И если бы ради успеха революции потребовалось временно ограничить действие того или иного демократического принципа, то перед таким ограничением преступно было бы останавливаться»[9]. Однако подтверждая верность теоретическим постулатам марксизма, большевики применительно к реальным условиям России, совершенно иначе трактовали его практическое содержание.

Практическое понимание того, что большевики, на том этапе, понимали под диктатурой пролетариата, В. Ленин дал в июле 1905 г., в работе «Две тактики социал-демократии в демократической революции»: «Решительная победа революции над царизмом, есть революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства… И такая победа будет именно диктатурой, то есть неизбежно должна будет опираться на военную силу, на вооруженные массы, на восстание, а не на те или иные, «легальным», «мирным путем», созданные учреждения. Это может быть только диктатура, потому, что осуществление преобразований, немедленно и непременно нужных для пролетариата и крестьянства, вызовет отчаянное сопротивление и помещиков и крупных буржуа и царизма. Без диктатуры сломить это сопротивление, отразить контрреволюционные попытки невозможно. Но это будет, разумеется, не социалистическая, а демократическая диктатура. Она не сможет затронуть (без целого ряда промежуточных ступеней революционного развития) основ капитализма. Она сможет, в лучшем случае, внести коренное перераспре­деление земельной собственности в пользу крестьянства, провести последовательный и полный демократизм вплоть до республики, вырвать с корнем все азиатские, кабальные черты не только из деревенского, но и фа­бричного быта, положить начало серьезному улучшению положения рабочих и повышению их жизненного уровня…»[10].

«Кроме, как в росте капитализма нет залога победы над ним», пояснял Ленин, классовая борьба «не задерживает развитие капитализма, а ускоряет его, заставляя прибегать к более культурным, более технически высоким приемам капитализма». «Есть капитализм и капи­тализм. Есть черносотенно-октябристский капитализм инароднический («реалистический, демократический, активности полный») ка­питализм. Чем больше мы будемобличать перед рабочими капи­тализм за «жадность», тем труднее держаться капитализму первого сорта, тем обязательнее переход его в капитализм второго сорта»[11]. «Каково будет социальное содержание этой диктатуры? Первым делом она должна будет довести до конца аграрный переворот и демократическую перестройку государства, — дополнял Л. Троцкий, — Другими словами, диктатура пролетариата станет орудием разрешения задач исторически запоздалой буржуазной революции»[12].

Даже после февральской революции 1917 г. большевики вовсе не стремились к немедленному свершению социалистической революции. Троцкий объяснял настроения большевиков, в тот период, тем, что: «человеческое мышление консервативно, а мышление революционеров подчас — особенно. Большевистские кадры в России продолжали держаться за старую схему и восприняли Февральскую революцию, несмотря на то, что она явно заключала в себе два несовместимых режима, лишь как первый этап буржуазной революции… Все руководящие большевики без изъятия — мы не знаем ни одного — считали, что демократическая диктатура еще впереди. После того как Временное правительство буржуазии «исчерпает себя», установится демократическая диктатура рабочих и крестьян, как преддверие буржуазно-парламентарного строя»[13].

Однако разгоравшийся «русский бунт», начавшаяся гражданская война и интервенция похоронили возможность мирного развития событий, наоборот радикализовали их. Уже в марте 1918 г. В. Ленин констатировал: «нетрудно убедиться, что при всяком переходе от капитализма к социализму диктатура необходима по двум главным причинам или в двух главных направлениях. Во-первых, нельзя победить и искоренить капитализма без беспощадного подавления сопротивления эксплуататоров, которые сразу не могут быть лишены их богатства, их преимуществ организованности и знания, а, следовательно, в течение довольно долгого периода неизбежно будут пытаться свергнуть ненавистную власть бедноты. Во-вторых, всякая великая революция, а социалистическая в особенности, даже если бы не было войны внешней, немыслима без войны внутренней, т.е. гражданской войны, означающей еще большую разруху, чем война внешняя, — означающей тысячи и миллионы случаев колебания и переметов с одной стороны на другую, — означающей состояние величайшей неопределенности, неуравновешенности, хаоса… Чтобы сладить с этим, нужно время и, нужна железная рука»… «Все средние решения — либо обман народа буржуазией, которая не может сказать правды, не может сказать, что ей нужен Корнилов, либо тупость мелкобуржуазных демократов, Черновых, Церетели и Мартовых, с их болтовней о единстве демократии, диктатуре демократии, общедемократическом фронте и т. п. чепухе. Кого даже ход русской революции 1917-1918 годов не научил тому, что невозможны средние решения, на того надо махнуть рукой»[14].

Гражданская война лишь укрепила Ленина в убеждении, что: «в этой отчаянной войне не может быть никакой середины, и для того, чтобы держаться, буржуазия должна расстреливать десятками и сотнями все, что есть творческого в рабочем классе. Это ясно видно на примере Финляндии, это показывает теперь пример Сибири. Чтобы доказать, что большевики несостоятельны, эсеры и меньшевики начали строить новую власть и торжественно провалились с ней прямо к власти Колчака… Это показывает, что между диктатурой буржуазии и диктатурой рабочего класса середины быть не может»[15].

 «Диктатура пролетариата — пояснял Ленин, — … есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и администраторская, против сил и традиций старого общества»[16]. При этом указывал Ленин: «Власть рабочего класса вырастает из конкретных условий освободительной борьбы каждого народа. Поэтому в разных странах она не может не приобретать различной формы. «Все нации придут к социализму это неизбежно, но все придут не совсем одинаково, каждая внесет своеобразие в ту или иную форму демократии, в ту или иную разновидность диктатуры пролетариата, в тот или иной темп социалистических преобразований разных сторон общественной жизни»[17].