Какие горькие истины содержались в пьесах островского

 

АНАЛИЗУ ТВОРЧЕСТВА ОСТРОВСКОГО ДОБРОЛЮБОВЫМ

Анализу творчества Островского Добролюбов посвятил две статьи: «Тёмное царство» и «Гроза» «Луч света в темном царстве».

Первая статья была напечатана в «Современнике» в 1859 г., вскоре после выхода в свет первого собрания сочинений Островского. Вторая статья, посвященная анализу драмы «Гроза», была напечатана вслед за постановкой этой пьесы в Московском Малом театре в 1860 г.

Мир, изображённый в пьесах Островского, Добролюбов назвал «тёмным царством», подчеркнув этими словами, что уродливые общественные отношения, показанные в пьесах Островского, характеризуют не только мир чиновников и купцов, но и жизнь всей тогдашней России. В этом «тёмном царстве» все блага жизни захвачены богатыми дармоедами, в нём царят беззаконие, произвол, грубая сила, самодурство. В статье «Луч света в тёмном царстве» Н. А. Добролюбов дал блестящий анализ идейного содержания и художественных особенностей драмы «Гроза». В статье мы находим прекрасную характеристику всех действующих лиц «Грозы», не исключая даже таких третьестепенных, как Глаша — «девка Кабанихи». Всего больше внимания критик уделил образу Катерины, правильно видя в нём идейный центр пьесы. Нужно иметь в виду, что критик вложил в эту статью, как незадолго до этого и в статью «Тёмное царство», скрытый политический смысл. Под «тёмным царством» он вообще разумеет мрачный феодально-крепостнический строй России с его деспотизмом и гнётом. Поэтому самоубийство Катерины он рассматривает как вызов деспотическому укладу жизни, как протест личности против какого бы то ни было гнёта, начиная с семейного.

Говоря о том, что настала пора пробуждения личности, Добролюбов намекал на неизбежность борьбы с самодержавно-крепостническим строем. А так как под термином самодурство критик подразумевал именно самодержавие, то он многозначительно писал: «В «Грозе» есть даже что-то освещающее и ободряющее. Это «что-то» и есть, по нашему мнению, фон пьесы, указанный нами и обнаруживающий шаткость и близкий конец самодурства».

«Русская жизнь и русская сила вызваны художником в «Грозе» на решительное дело»,- заявлял Добролюбов. А «решительное дело» на подцензурном эзоповском языке 60-х годов значило революционное дело.

В этих словах можно видеть ключ к пониманию идейного смысла «Грозы». В этом можно видеть также доказательство того, что Островский во многом был близок к революционно-демократическим кругам России 60-х годов.

Особый конфликт пьесы был художественным выражением сатиры особого типа. Объектом ее стали не столько личности, хотя бы и типичные для среды, сколько ход вещей, обычай, уклад жизни в целом. Именно поэтому здесь нет жертв, пет и злодеев. Глумов – единственный активный герой комедии – создает и ведет интригу, цель которой его личное преуспеяние.

Но среди всех действующих лиц нет в сущности ни одного пострадавшего от действий Глумова. Таким образом, Глумов не совсем обычный отрицательный герой. Единственный человек, перед которым он поистине

виновен – он сам.

Образ Глумова занимает в пьесе (да, пожалуй, и во всем творчестве Островского) совершенно особое место. В самом Глумове и особенно н характере его взаимодействия с остальными персонажами – все новаторство пьесы.

В комедии “На всякого мудреца довольно простоты” впервые у Островского появляется интеллигентный герой-дворянин. Тем самым Островский включается в очень сложную и богатую в России литературную традицию. В более ранних “купеческих” пьесах Островский сам выступает Колумбом изображенного мира и основателем литературной традиции, поэтому в тех пьесах его

художественная самобытность выступает в форме некоторой литературной замкнутости, уединенности.

Разумеется, опыт всей предшествующей русской литературы сказался и здесь, но, как правило, в самом общем виде.

Герой из дворянской среды, размышляющий; оценивающий общественное и социальное бытии своих современников, ищущий свое место в жизни и остро чувствующий превосходство над массой своих собратьев по классу – образ, богато разработанный русской классической литературой и в творчестве предшественников Островского и в творчестве его великих современников, Здесь Глумову предшествует вся галерея лишних людей; (хотя и не только они).

Думается, что именно необычная “отрицательность” Глумова и создает для сценической интерпретации главного героя пьесы столько сложностей и подчас даже вызывает некоторую растерянность у зрителей. В самом деле, перед нами как будто настоящий подлец, а вместе с тем его ум, безусловное интеллектуальное превосходство над всеми другими персонажами иной раз словно вынуждают зрителя радоваться его успеху. Это происходит потому, что, во-первых, мы не. раз вместе с Глумовым и даже благодаря ему (то есть благодаря его игре) смеемся над изображенным в пьесе паноптикумом. И, во-вторых, (и это, возможно, главное) мы чувствуем, что перед нами развертывается весьма драматическая история нравственного падения незаурядной личности.

Го, что драма эта раскрыта средствами комедии (а иногда даже и водевиля, чуть ли не фарса), придает пьесе Островского глубокую оригинальность.

Конфликт героя со средой, столь характерный для произведений литературных предшественников Островского, сведен, как мы видели, к минимуму. Зато чрезвычайно острый конфликт существует внутри личности самого Глумова. Его ум, талантливость, артистизм, вообще вся его человеческая незаурядность состоят в глубоком и непримиримом противоречии с жаждой преуспеяния в этом обществе пошлых и заурядных людей.

Когда мы говорим о внутреннем конфликте личности Глумова, не следует понимать это как борьбу злых и добрых побуждений в душе героя. История Глумова не есть история искушения и падения честного человека. Именно поэтому сходство Глумова с Жадовым все-таки сильно преувеличено. Аналогия между этими героями возникла уже у первых истолкователей и зрителей комедии.

На самом же деле сходство этих героев ограничивается лишь уровнем их интеллигентности. Внутренняя сущность героев совершенно различна. История Жадова – это действительно история того, как жизнь искушает честного человека, о борьбе, происходящей в его душе между четностью, высокими принципами и стремлением не к преуспеянию даже, а лишь к обычному скромному человеческому благополучию.

В новой комедии Островский исследует совершенно иную ситуацию. Мы застаем его героя в момент, когда он решительно вступил в борьбу за преуспеяние в обществе, богатство, карьеру. Ни о каких моральных страданиях, ни о каких угрызениях совести нет и речи.

Более того, этическая самооценка героя звучит вполне определенно: “Я умен, зол и завистлив”.

В критической литературе разбор образа Глумова не раз строился на предположении, что эпиграммы, от которых Глумов отрекается в первом действии, были чуть ли не общественной сатирой, и, следовательно, мы застаем героя в момент духовного перелома: из передового борца он превращается в карьериста и приспособленца.

Для того чтобы преуспевать в таком обществе, в каком он намерен завоевать положение, не нужно даже быть тонким интриганом, великим актером. В сущности даже и незаурядный ум Глумову не нужен (единственное, что от него потребовалось, это верно понять и оценить интеллектуальный уровень своих партнеров) .

Тем не менее Островский как раз хочет показать умного человека и вместе с тем не считает, что для успеха в обществе нужен ум. Напротив, как в сущности справедливо, хотя и наивно рассуждает Мамаева: “Если вы видите, что умный человек бедно одет, живет в дурной квартире, едет на плохом извозчике, – это вас не поражает, не колет вам глаз; так и нужно, это идет к умному человеку, тут нет видимого противоречия”. Чтобы стать победителем в жизненной борьбе в этом обществе, ум не нужен – вот мысль Островского. И она почти прямо сформулирована в пьесе. “Им надо льстить грубо, беспардонно.

Вот и весь секрет успеха”, – (говорит себе Глумов, понимая, что тонкой лестью, тонкой игрой ничего не добьешься. Поэтому в сцене с Мамаевым (диалог о глупости) возникают почти фарсовые приемы, поэтому так часто Глумов, ведя свою интригу, создает на сцене водевильные ситуации, что также было превратно истолковано современниками Островского не как тонкое художественное решение, а как просчет и чуть ли даже не измена собственному методу комедиографа-реалиста.

Наиболее условная (но это не значит нежизненная) фигура в комедии – Глумов. В каком-то смысле поведение и речи его наименее естественны и больше, чем у других персонажей, связаны с литературными образцами. Эта связь по ходу пьесы проявляется в различных репликах Глумова. Вместе с тем драматург дает реалистическую мотивировку такой “цитатности”: ведь Глумов “играет”, для каждого своего партнере ставит спектакль.

Вполне естественно, что при этом Островский апеллирует к литературному и театральному опыту зрителей. Они-то, в отличие от Мамаева и других действующих лиц, должны видеть, что Глумов неискренен, что это все не свое, не подлинное его достояние, а “цитата”.

Родство комедии Островского с “Горем от ума” и “Ревизором” наиболее очевидно. Причем речь здесь должна идти не об отдельных реминисценциях и заимствованиях, но именно о глубокой внутренней преемственной связи, существующей между этими тремя великими сатирическими комедиями в русской литературе.

“Горе от ума” и “Ревизор” имеют межд собой много общего прежде всего а самом построении этих пьес вокруг центрального образа – Чацкого у Грибоедова, Хлестакова у Гоголя. Излишне, конечно, упоминать о коренном различии этих образов, о противоположности авторского отношения к ним и т. д. Это совершенно очевидно. В данном случае, однако, интересно было бы обратить внимание не только на различие, но и на сходство между Чацким, Хлестаковым и Глумовым. Разумеется, речь не может идти о сходстве между Чацким и Хлестаковым с точки зрения идейного содержания этих образов.

В этом смысле между ними нет сходства, хотя есть связь. Речь идет об общих или сходных чертах, обусловленных одинаковой или сходной функцией образов Чацкого, Хлестакова и Глумова в общей системе построения каждой из комедий. Но такая сходная функция не была бы возможна, если бы в идейно-художественном содержании каждого из образов центральных героев этих комедий не было бы хотя бы одной точки соприкосновения. И такую точку мы можем обнаружить.

Чацкий – герой-идеолог. Хлестаков-пародия на героя-идеолога. Глумова оригинальное сочетание того и другого. Если попытаться выразить суть “Горя от ума” в самом общем виде, можно, вероятно, сказать, что это пьеса о столкновении просвещенного героя с темной и косной средой.

В пародийном варианте то же происходит в “Ревизоре”. У Хлестакова также есть претензия на просвещенность: он приписывает себе авторство одного из самых популярных романов своего времени – “Юрия Милославского”, он и “с Пушкиным на дружеской ноге”. Глумов, как мы знаем, поставлен по отношению ко всем остальным персонажам пьесы в такое положение, в котором есть черты и “Горя от ума” и “Ревизора”.

Независимо от качества конфликта (у Грибоедова столкновение Чацкого и фамусовской Москвы драматично, у Гоголя конфликт между Хлестаковым и обманутыми им чиновниками – комический, “плутовской”, у Островского тоже, хотя и более сложный) во всех трех пьесах он служит, прежде всего, полному и сатирическому изображению той среды, в соприкосновение с которой приходит главный герой.